73 год|рассвет|месяц Червя|Равнина
Дичь: заяц
Результат: вы поймали дичь
Выносливость: как я поняла, 12
Комментарий: надеюсь, всё правильно оформила!
Что есть счастье? Как его достичь? Для Хели оно сегодня казалось чем-то самим собой разумеющимся, уж слишком хорошо всё было вокруг. Вот иногда просто бывает так: ничто не беспокоит, а раз тревог насущных никаких нет, то и как можно придумать себе какое-то горе? Хель ведь, если так подумать, была очень практична, и попусту своих эмоций, собственно говоря, не расточала. А ведь всем известно, что самых жадный и прожорливый поглотитель эмоций, а, следовательно, энергии – беспокойство. Простое, но такое злое, мстительное беспокойство, грызущее тебя как сладкое печенье с каплями горького шоколада. Оно начинает с конечностей, чтобы было как можно больнее, а потом подбирается к груди, к сердцу, оставляя его на десерт, приберегая для него все самые страшные ночные кошмары, самые сокровенные страхи: всё самое беспочвенное и безосновательное, то, на что ты не обращаешь внимания долгое время, будто бы ждёшь, пока оно накопится, чтобы излиться в потоке всепоглощающего самоуничтожения. Ведь твоё беспокойство – это, по сути, ты сам. И поражает, как все эти мелочи выползают наружу, как уставшие червяки, почувствовавшие свежесть бодрого дождя. А если задуматься, то выявляется всё именно в такие моменты: в моменты блаженства, полного спокойствие и отсутствия суеты, как раз в то состояние, в котором пребывала сейчас бесстыдно счастливая Хель. Организм привык страдать, организм привык бороться и выживать. Ему необходим этот стресс, он поддерживает его в бодрости и готовности к бою, он ждёт, жаждет его как глоток воды в засушливое лето, когда от жары силуэты раздваиваются перед глазами и перечёркиваются мелкой рябью, будто бы исполняя шаманский танец перед твоим ошалелым взором. Но ведь именно этот стресс, вызванный тобой самим, самый неприятный. Он – ты сам. Ты являешься его единственным виновником. Тут ни на кого не свалишь эту вину, чтобы стало спокойнее и легче. И такое состояние стресса продолжается долго, подпитываемое самим собой, пока не исчерпает все запасы накопившегося разочарования в себе, пока не очистит тебя от невысказанного к самому себе. Ты перестрадаешься, перенатерпишься, запутаешься в себе окончательно, но потом выйдешь чистый и опрятный, вырвав как сорняки все хорошие впечатления недавнего времени, но зато избавившись от паразитов сомнений и недовольствий. И снова счастлив, снова готов копить в себе весь этот мусор. Чтобы произвести эту самую болезненную душевную чистку: она гораздо колючее, чем любой репей, вцепившийся тебе в шкуру и выдираемый только с клоком нежного покрова твоей слезно оберегаемой кожи.
Неужели так оно и достигается? Неужели счастье – всего лишь обыкновенное состояние, выигрывающее на контрасте со страданием?
Тогда самые счастливые – самые несчастные, вечно развлекающиеся на качелях перепадов настроений. Их каждый день озарен одной единственной звездой из двух существующих светил. У них только два полюса. Они бросаются из огня, выжигающего тебя изнутри, в студёную воду, заставляющее замереть каждую мельчайшую частичку твоего тела, заставив покрыться её толстой защитной оболочкой, чтобы твоё тело налилось свинцом и просто оцепенело от ужаса перед, действительно, таким потрясающим опасностью воздействием, отожествляемым со смертью. Я говорю сумбурно, я говорю смутно и непонятно, но разве есть в подобных размышлениях чёткий ответ? Кто может дать точное определение счастью и несчастью, потому что существуют они только как противоположности друг другу и не могут быть отделены? И все эти сытые размышления уставшего от благополучия ума приносят, как это не было бы ожидаемо, нужную встряску, заставляя его работать и пытаться выжать из ничего что-то так необходимое в эти моменты.
Наверное, именно такие думы одолевали подсознание Хели, скрытое за плотной непроницаемой занавесью от её сознания. Заполненного сейчас только душистым весенним воздухом, пустым и тяжёлым: идеальным наполнением пустой головы. Наверное, она всегда счастлива. У неё нет самотерзаний и самокопаний, потому что у неё нет сомнений, вечным сопроводителей живого и действующего ума. Точнее, как бы так сказать. Она не умственно отсталая, она умственно законсервированная. Да, она именно консерватор, вваливший в свою голову весь мусор общественных представлений о добре и зле, бережно распределивший его на полках своего восприятия мира и живущего сейчас спокойно и припеваюче, принимая всё это за чистую моменту, следуя этим заветом без малейших колебаний беспокойной души, которая ищет что-то своё, постоянно развивается, подталкиваемая вечным, непрекращающимся движением своей непрерывной мысли, работающей постоянно на благо своего обладателя, жаждущего познать мир своими собственными глазами, создать собственное впечатление и мнение о нём, найти истину, свою истину, а не навязанную правду.
Так сложнее, так муторнее. Но никто, мне кажется, и не сомневается, что так намного интереснее и занятнее. Твой каждый день неповторим, наполнен новыми открытиями, свежими идеями. Да, ты ни в чём не уверен, ты мечешься из стороны в сторону, но ты живёшь, именно живёшь, потому что постоянно движешься и развиваешься.
Говорю невпопад, повторяюсь. Но пусть будет так.
Хель спокойна, гладь поверхности её души не колеблется ни одним свежим дуновением ветра перемен. Её устои прочны как никогда, потому что недавно ею было встречено подтверждение своих убеждений, очередное проявление величия великого, будем снисходительны к тавтологии. Но ведь именно это семейство слов прочно засело в её мозгу, выскакивается вместе со всяким произнесённым предложением. Это уже слова-паразиты.
Она уже и не помнит точно, что произошло. Но кто-то очень важный сделал что-то подходящее важному, кто-то менее важный рядом проникся вместе с ней глубоким неподдельным уважением, и именно в этот момент лисица поняла. Что мир ещё не потерян, что всё в нём будет хорошо, пока всё проходит именно так. И, наполненная этим удовольствием, она не готова принимать внутрь такие-то сомнения или тревоги: сейчас она готова только упиваться и торжествовать, раздаривая эти эмоции направо и налево, растрачивая свою никогда не скрываемую от глаз посторонних наблюдателей душевную щедрость, если воспринимать под этим бесконечные наставления и поучение, но, да будут свидетелями всевидящие Духи Природы, никогда даже не пытаясь, ох, упаси они же, поучать кого-то более важного, потому что они всегда знают, что делать, и знают, конечно же, это лучше, чем какая-то там Хель, смиренно принимающая свою участь как должное и даже искренне радующаяся своему положению, которое может показаться кому-то незавидным, но он просто не понимает всей прелесть её жизни, оберегаемой кем-то другим, за что она отплачивает самым ценным, что есть на свете: уважением, верностью и преклонением.
Так вот, она счастлива. Тем простым счастьем, представляющим собой всего лишь обыкновенное отсутствие тревог и гложущих душу проблем как личного, так и более широкого масштаба. Себя она вообще как личность не воспринимала. А только как часть чего-то целого, чему она должна быть всегда благодарна, а благополучие клана, подтверждённое недавно верностью его моральных и нравственных устоев, не вызывало сомнений. С такими уверенностями можно дать себе расслабиться, вам не кажется?
Вот и Хель дала себе немного роздыху. В такие моменты можно немного подумать и о своём насущном долге, неминуемо заканчивающимся уважением и благодарностью обычной составляющей клана и уверенностью в правильном управление оном, таком хорошим и так исправно выполняющим свои обязанности, более важной составляющей.
Охота! Как Хель любила одно это слово просто за его существование! Она сладко смаковала его, произнося про себя, но гораздо более приятно было даже произносить его вслух. Она горячо шептала его, важно произносила, наслаждаясь и упиваясь своей серьёзностью, отрешенно мелькало оно в разговоре, но так было только для виду: оно ведь важно само по себе, что только его упоминание разбавляло обычную болтовню и тоже делало её важной и даже какой-то исполнительной, оправдываемой, что ли. Ах, и сейчас оно просто засело в её голове, только и вертелось, как молодой листочек, подхваченный любящий порывом ветра, кружилось то тут, то здесь, ласково щекоча стенки её черепной коробки. Это было так приятно, что лисица готова была хохотать, если бы нашла этому поведению оправдание. Но всё было так замечательно, что просто хотелось следовать своему представлению о благопристойности. Не отступать от этого пути, чтобы всё было ещё замечательнее, хотя больше уже и не могло быть.
Да, она даже не могла усидеть на одном месте. Наверное, сказывалось и влияние погоды.
О, она просто ненавидела зимы! Зимы, безжалостно забирающие жизни всего самого дорогого, что может быть у члена клана: его некровной семьи. Зимы, причиняющие столько хлопот важным управителям. И, стараясь этого не признавать ни вслух, ни про себя, немало отравляющие жизнь и самой Хель своими жестокими морозами и холодами ночами и днями, беспрерывными метелями и снегопадами, нехваткой пропитания и просто самим постоянным ощущением нависшей над тобой угрозы, будто бы она и была этими плотной завесой покрывшими небо облаками, такими серыми и неприятными только одним своим видом. Вообще, им и весной не радуешься, хотя в это время года лисица буквально готова была светиться от счастья просто от всего, что её окружало, из-за отсутствия зимы, грубо говоря. Но всегда хочется видеть солнце!
А сейчас оно было видно, и оно было так прекрасно. Хель, выбравшаяся сегодня рано поутру на охоту, изменив своим привычкам ради долгожданного свидания со светилом, недавно прикатившему в их края и не успевшего приесться, хотя оно никогда и не надоедает, сейчас направила свой взор именно на чистое лазурное небо. Она соскучилась, ей было плохо без него, без его тёплых и полных любви и заботы обо всём живом лучей, без самого его вида, вселяющего самые светлые надежды. А сейчас оно нависло над ней и, казалось бы, улыбалось. И в ответ ему, обмениваясь счастьем, светилось и искрилось радостью всё вокруг.
Зелёная листва, трепещущая под едва ощутимым ветерком, играющим и с молодой, покалывающей травкой, будто с гривой резвого скакуна. И птицы пели ему гимны своими тоненькими писклявыми голосами, которые съесть хотелось так же сладко, как и их пушистые тельца. И земля под лапами была такая… приятная, что ли? Вообще, всё, к чему Хель сегодня не притрагивалась, приносила ей только какое-то удовольствие: ни тебе боли, ни холода. Всё жило, всё радовалось жизни.
И дышать хотелось глубоко, впитывая это всепоглощающее счастье вместе с приторным ароматом пыльцы, смешанным с мятным привкусом свежести лесных глубин.
Хель резво и игриво проносилась по равнине, ловко перепрыгивая случайно попадавшиеся на пути скрюченные в агонии интересных форм палки, переломанные жестоким и сильным ветром прошлой осенью. Ей это казалось игрой, она позволила себе сегодня эту детскость. Вообще, то. Что она не была важной особью, снимало с неё немного ответственности, и она была довольна этим. Ещё один плюс её жизни, которая сегодня была так хороша, что она неустанно повторяла это про себя и покрывалась, как сыпью, очередной благодарностью мудрым правителям и благосклонным к ней в последнее время Духам Природы.
Интересно, проявится ли их благословение и сегодня, ниспошлют ли они ей какую-нибудь небольшую, совсем маленькую, удачную охоту, чтобы этот день стал абсолютно и бесстыдно радужным?
Она постепенно поубавила свою прыть, чтобы хорошенько прислушиваться ко всем исходящим с четырёх сторон света ароматам и запахам, потому что прислушиваться ушами она даже не пыталась: природа не наградила её остротой такого рода. Что же, зато она не услышит язвительного шёпота за своей спиной, за это тоже стоит быть благодарной судьбе, верно, Хель?
Снизив свою скорость, она внезапно почувствовала ноющую боль в своей лапе. Да, это были отголоски полученной травмы. Но ничего не поделаешь, нужно потерпеть. И то, что она превозмогала боль, пусть и ничтожную после заботливого лечения знахарей да шаманов, заставляло её чувствовать себя ещё лучше. Радость ощущать себя маленькой героиней окрыляла её ещё больше.
Она совсем остановилась. Всё-таки, такие дела лучше решать обездвиженной, чтобы ни одно чувство не отвлекало от поиска нужной волны. Она принюхивалась. Жадно вдыхала воздух, готовый ей рассказать столь многое. О том, кто пробегал здесь вчера, о том, что недавно здесь накрапывал мелкий дождик, оставивший после себя восхитительную свежесть. Где-то вдалеке поскрипывала какая-то птица, но взбираться на дерево не хотелось, да и силы свои нужно трезво оценивать. Ей бы что-нибудь поприземлённее, как…
Заяц.
Да, это именно то, что ей нужно. Хель широко и резко раскрыла свои глаза, ухмылка искривила её пасть. Она снова в игре. Она снова охотница. Она снова убийца, властительница чужих ничтожных жизней. Только в охоте она могла поддаться всем своим слабостям и порокам, сбросить личину благопристойности и погрузить с наслаждением свои зубы в чьи-то бездыханные тельца. Я не сомневаюсь, что подсознательно она представляет, что рвёт когтями именно кого-то важного, кому так усердно преклоняется и служит, кому так верит. На кого так надеется и, в буквальном смысле, молится.
Хель мога бы припомнить, что именно родственник сохатого, какой-то самонадеянный кролик, чуть было не нанёс лисице по её же неосторожность какое-нибудь увечье. Но она позабыла порыться в памяти и попытаться провести какие-нибудь параллели. Надеемся, что это будет не зря, иначе обидно и неловко получится, вам не кажется?
Всё, она уже не Хель, она – смертельная угроза всех зайцев. И этого в том числе.
Все её чувства накалены до предела. Она чувствует подступивший к голове жар, уже начинает выделяться слюна, она уже в предвкушении приближающегося веселья. А это именно веселье, радостная игра с чьей-то жизнью, которую она вообще никак не оценивает.
Мышцы напрягаются. Она ощущает, как все её жилки распрямляются, она бы сравнила это с натягиванием тетивы, если бы знала, что это такое. Она сейчас в таком состоянии, что готова ринуться с места в любую секунду и преодолеть по крайней мере милю за один прыжок, в который вложена вся нарастающая с каждой секундой энергия её взбудораженного тела.
Она не может ждать. Она должна ждать. Нужно охладить свой пыл, остудить свои эмоции. Но сердце уже бьётся. Оно рвётся то в одну сторону, то в другую, прыгает и скачет, хочет избавиться от этой ненужной неудобной лисьей оболочки.
Она. Должна. Ждать.
Последние приготовления. Последнее, финальное принюхивание, как бы глупо не звучало это важное для неё действие.
Цель определена. Хель всё про неё знает.
Первый шаг – всегда самый ответственный, потому и самый трудный. В него вкладываешь весь свой настрой. Как ты его сделаешь, так пройдёт и вся охота.
Хель спокойна. Её поступь неслышна. Она степенно скользит среди травы, сливаясь с ней своей обеспеченной всеми охотничьими инстинктами шерстью. Она уже ощущает себя травой. Каждая волосинка движется в такт с тончайшей соломинкой.
Ветер на её стороне. Он на серебряном блюдце подносит ей информацию о жертве, будоража не на шутку взыгравший аппетит. Но она будет ждать. Она принесёт его в целости и сохранности в дом.
Быстрее. Волнения все позади. Хель полна уверенности в каждом своём отточенном мастером своего дела эволюции природы движении. Её тело уже не принадлежит ей. Оно принадлежит чувству, безраздельно властвующему над всем живым и полным охотничьих инстинктов.
Ещё быстрее. Она похожа на змею. Не слышит даже своего дыхания. Наверное. Она уже не здесь. Она вообще каждую секунду мелькает в другом месте. Даже если заяц бы её заметил, она была бы уже в метре от этого места.
А уж она-то его заметила.
Он у неё на прицеле.
Она уже видит его. Не только чувствует. Она схватила его своим взором. Вцепилась пытливым взглядом.
Пасть раскрывается.
Она готова к прыжку.
Хель готова. Хель прыгает.
Ещё быстрее. Наверное, это и есть земная скорость света.
Когти выпущены, зубы наготове. Всё отточено до мельчайшей детали.
Смерть е её жертвам всегда приходит красиво. Хель это гарантирует. Никто не уйдёт разочарованным.
Так не ушёл и этот заяц.
Ох, как сладко! Как скрипит его кровь на её зубах. Лисица не готова расстаться со своей игрушкой. Она не готова расцепить хватку. Она впитывает всю его душу, высасывает все жизненные соки. Перед ней валяется только бездыханная оболочка. Только мясо. Но ей оно уже не так важно. Оно важно племени. Всё самое главное лисица уже выкрала.
Самая настоящая воровка. Она запрокидывает голову и облизывается.
Солнце одобрительно кивает ей. Или просто показалось.
Но она улыбается и кивает в ответ.
[/title]
