ТАСКУНЬЯ
ВОЗРАСТ	СТАТУС
16 лун	рабыня второго круга
ВИД	ВЕРА
фелин	в душе при мнении о едином боге совершено иного толка, однако хорошо усвоила, что распространяться о своих убеждениях мало того не стоит, так лучше ещё неизменно отзываться лишь о неком фрейре да дикой охоте, и будет тебе счастье
ПОЛ	ВЗГЛЯДЫ
самка	по статусу не положено придерживаться каких-либо взглядов
ВНЕШНОСТЬ кратко ◈ Рост|вес - 20см при 5кг ◈ Строение - мелкая особь ◈ Окрас - грязно-бурый ◈ Цвет глаз - янтарный ◈ Отличительные знаки - левое плечо мечено вороном, комплектом имеет ошейник, а иной какой надрыв на теле — едва ли примечательное отличие, сколь большое их количество не наблюдалось бы; особо же взгляд тянет на хромоногость, притворную ли, действительную — чёрт знает, да и не занимает таковой вопрос ничей ум	ХАРАКТЕР кратко ◈ Темперамент - меланхолик ◈ Любит - углубись в иную вещь, и она станет тебе если не любимой, то терпимой, ну а дальше поговорка всем известная ◈ Не любит - сейчас, правда, времени на раздумья мало, и она видит кругом себя много огорчения, но чувство это для неё пока неясное, пугающее, подспудное ◈ Страхи - неизвестность, она одна и есть, гложет и жрёт, а задумайся о ней, так и целиком проглотит ◈ Положительные качества - основные свои функции выполняет, то бишь вровень с мясом стоит, и стоит пока крепко и молча, как бы уже обустроившись в ситуации и прочувствовавши её, оттого, кажется, лишившись всякого желания лезть на рожон и лезть куда-либо вообще, кроме как в указанные хозяевами места ◈ Отрицательные качества - однако же в сознании вроде заторможенном — сим при рождении бог наградил, а значит надо уж и за малость его благодарить, однако раздражает хозяев такая особенность, и хочется встряхнуть её в некоторые «эти самые» моменты, а лучше ударить
Внешность развёрнуто Полугода не прошло среди общины, однако как же та уже прожитая малость на внешнем облике сказалась: в виде взгляда какого, словно заговорческого, заставила она таскуньины глазки, прежде туманные и нехорошо умиротверённые, вылезти из орбит, и в потугах описать целую окружность покраснели они, а теперь ещё часто плачут. Слова, сказанные пусть даже без намерений, теперь ей что островерхие камни, копятся где-то за дохленькой грудиной, давят маленькое сердце, и без того ноющее каждодневно, и грузно ложатся на плечи, так что не распрямить их. В повадках, впрочем, она не изменилась вовсе, и по-прежнему тоща, ибо как происходит: кинут что с барского стола, так наестся, а без чужого внимания забывает о потребностях, занимаясь нуждами иного рода: справляется по службе, притом юрко, чем, может, и зарабатывает подачку, а то просто в лесу мелькает, но не от безделицы вовсе, а с неким намерением, ей одной ведомым, а также страдает остальной суетой, невидимой никакому глазу, кроме рабского. Приобрела ещё метку какую интересную, затейную, и потому сполна окупающую боль при её нанесении; угадывается в сплетении царапин то ли ворон, то ли другая зверина, окончательно выяснить нельзя, а оно, наверное, и к лучшему. Однако решительно лишним считает она ошейник, что кожу протёр до крови, и снять бы его за ненадобностью, да как же, если каждая попытка обернулась рваной ссадиной на шее, с тысячу их, и думается иногда, что так и голову оторвать ненароком можно. Дробление же на части поражает её сознание и оставляет тревожный осадок, в проблеме таковой заключена сильная её озабоченность, рискующая остаться душевную загадкой навсегда, ибо никто её разрешит, даже если захочет. Хромота и произросла из этого вопроса, так как ощущается явственно, что некрепко лапа сидит в суставе, а вроде при каждом шаге убегает куда-то вперёд плеча, и очень страшно делается за неё; страшно делается и за многое остальное, чувство это сжало маленькое тельце, иссушило, оно теперь угловатое и ломкое, совсем неудобное. Характер развёрнуто Оттого ли она разливается счастьем, что яд тайный течёт в её крови, или от скудоумия своего, или же верит, что хранит её незыблемая власть, а всё равно неизменно одно — луч этот, сияющий в каждом зубце улыбки или каком другом месте, том же зрачке, а даже и вовне тела и где-нибудь с небес. Она под лучом родилась, живительной силой его и движется как может, и живёт как полагается, и будто бы могла им одним питаться, вовсе губы в трупные соки не обмакивая. Незримо-шумной струёй он влился ей в лёгкие, и теперь она отхаркивается кровью, он закрепился в костях, и теперь они словно бы могущие и удар медвежий перенести, он даже посреди мозга катается до сих пор, отчего время от времени она издаёт тихие рваные смешочки, хотя кругом ничего забавного не наблюдается. И тем не менее она уже давно в поисках смутного эликсира успокоения, и силу недюжую, дарованную извне, на оные лишь растрачивает в бегах и гонках. Бежит иной раз, а про себя об одном воспалённо думает: когда ж угаснет луч, что длит мучительство и щерит клык поутру, и бьёт её лбом об пол? А затем мечтается ей за мысленный ход такой разбиться о скалы за ненавистью к себе и для неё же. Земным господам поклоняется и след им рабски лижет, за шкуру свою спасаясь, которую, впрочем, ободрать-то даст, коль перед самой воплощённостью окажется; бейте и унижайте тогда, открытая она. Любое прикосновение к себе от владык за великий дар от них принимает, сама же лишний раз нарушать границы не смеет, и жалостно, до припадка, взмолит о прощении, если посмеет на чьём пути случайно оказаться. Утрётся от слёз и подумает, как грязь скопившаяся вспенится каждому по горловину, они завопят, однако словно в пустоту — им никто не ответит. Биография Не без малого десятилетие назад далеко отсюда и в лучшее время она явилась в мир такой, какой ныне ходить по земле только мечтается: своя кровь от крови, не тускнеющая и не высыхающая, кормящаяся чем бог подаёт и живущая ему угодно. Вышло ей забудиться — так стало и быть, вышло к свету возвратиться — и тому слава. Ни всхода тебе и ни спуска, стирай о равнину подошвы, иди, пока идётся, оглядывайся в ожидании костяного обрубка на плече, а что на дороге ни есть, то всё хорошо. И поля, и горы — хорошо, а лес и тех лучше — лес не травил, и так славно, думается, было бы обосноваться здесь, что слёзы наворачивались, разумеется, единственно от счастья. Когда же голова полностью занялась мыслью об общинном укладе жизни, то собственный ей даже опротивел, словно обличилась его то ли бессмысленность, то ли ещё что приравнивающееся к прожиганию отмеренных годов. Навоображала она себе многое и всё совершенно уж бестолковое и наименее к реальности приближенное; итог же один, такой очевидный и давно маячивший перед носом, но доселе всё никак не могущий занять внимание: непутёвая была схвачена властителями прелестного элизия. Образовалось два стула: восседала на первом какая-никакая, а смерть, пусть и туманная, даже недопонятая, а на втором взгромоздилось «что-то этакое», отчего холодело нутро, а голова разбухала и грозилась вот-вот лопнуть от тяжести мыслей. А тем всё-таки любой из исходов — словно избавление, паче того по божьей воле неотвратимое, и что она вообще такое есть, чтобы пускаться в рассуждения? В подобных мыслях душевная тревога присмирела, а сама душа даже зашорилась и, казалось, восприняла бы любую кончину отстранённо. Разрешился же гордиев узел очень просто: её опустили в некую касту, жизненное предназначение которой состояло в беспрекословном угождении вышестоящему сословию. Занятым оказался новоявленный третий стул, вызвавший отношение двойственное, ибо какое же наказание состоит в получении насущного? А что напополам с побоями, то ей и худшее случалось претерпевать, так где же втрое дно? Однако со временем ей грустно стало замечаться, что раньше и трава была зеленее, а солнце воцарялось высоко над головою и в нос не ударяло жарким кулачищем, а оглаживало по спинке снисходительно, полуприкрывши глаза, от великой безделицы, а сейчас же оно до подозрений опустилось, в зрачок упёрлось, смотрит. В душе снова поселилось ожидание «чего-то этакого», на этот раз светлого, спасительного и как бы в виде соломинки для утопающей, и чувство это гложило и одновременно радовало так бурно, что хотелось ей плакать, и она тихо плакала в ночь, чтобы оставались её слёзы никем не видимыми. Однажды случилось услышать ей голос, посюсторонний несомненно, но не приземлённый, а как бы рассеивающийся сверху, падающий с облаков. Голос не обращался ни к ней лично, ни к кому бы то ни было, а звучал в пространство, словно бы наслаждался самим собою и существовал лишь для того, чтобы себе приносить великое удовольствие. Она пошла на голос, потому как иначе невозможно было поступить. И как ни странно, а в памяти-то и не освятить никакого последующего явления, окромя как всеобъемлющего чувства удовлетворения и такого упокоя, какой только в смерти обретается. Сложить голову готова за то, что никогда ранее не приходилось ей испытать подобного, и как же в душе она зла на ту когтеострую лапу, что вырвала её из лона, и если представится ей случай узнать личину «спасителя», то немедленно она перегрызёт его и тем кончит свои томления. Тем не менее, что ушло, то ушло, а, сколь бы не были те томления интимными, всё-таки временами растекается она о неком «соколе воспарившем», и с таким нежным чувством, что даже и чересчур. Грезится, как однажды возвратится он из туманностей дали за нею и унесёт в угодное место, где беспечально дни пробегают, и не знают там, что есть холод, безрыбье и морок.
Связь с вами: лс Опыт: небольшой Проверка: текущий год, время суток, месяц года и место в локации