Каково это – когда тебя все ненавидят? Нет, даже хуже, когда относятся со снисходительным пренебрежением, как к чему-то побочному, причиняющему ненужное и неоправданное беспокойство, от чего каждый не преминул бы избавиться, чтобы облегчить и так тяжкий груз, взваленный провидением на плечи каждого независимого и дикого зверя, но вынужденного ценой каждодневных воистину нечеловеческих усилий рвать когтями и зубами всё, что преграждает ему путь к жизни. Жизнь ради самой жизни, и пусть ежесекундное выживание и придаёт остроты, добавляет насыщенного вкуса в блюдо существования, но каждый был бы рад хоть чуть сбросить с себя немного ответственности не только за себя, но порой и за какого-то другого.
Но есть нечто, что всегда причиняет одни хлопоты, что ни у кого не вызовет приязни или какой-либо симпатии.
Нечто, что порой цепкими лапами вырывает жизни родных из бережливых лап любящих их сердец, всеми силами пытающимися спасти их от неспешной поступью подкравшейся гибели, которая своим холодным, застывшим дыханием уже обвевает их головы, прожорливо облизывается на их сладкие души…
Нечто, чего никто никогда не ждёт, потому что оно приносит с собой одни страдания и потери или, если повезёт, то просто измотает и выжмет так, будто бы где-то из твоих жизненных соков какая-то бедная на влагу страна получила своё долгожданное благословение в награду за веками продолжавшиеся танцы с бубном.
Это ощущаешь в резком порыве ветра, сбивающем тебя с лап или внезапно обрушивающем на твою голову непрошенный подарок судьбы в виде шапки снега, любезно предоставленный заботливой хозяйкой, чтобы тебя не одолевали ужасные морозы, сопровождающие каждый твой шаг пронзительным покалыванием во всём теле и треске шерсти, застывшей будто бы от удивления. Это ощущаешь пустым брюхом, свернувшимся, будто уж, в несколько узлов от безделья и нехватки работы, к которой оно, конечно же, гораздо и, наверное, является единственной частью твоего тела, нагружать которую одно удовольствие. Это ощущаешь в шорохе беспокойных голосов рядом с твоим ухом, обсуждающих то, чьё безжизненное тело припорошило снегом, будто замёрзшими слезами матери, оплакивающей своего лисёнка, который всегда был чуть-чуть хиленьким, но ведь уже стал во всём походить на своего могучего отца.
Зима.
Смерть.
Для Хели они всегда шли бок о бок, как две язвительные насмешницы, подбирающие себе новую жертву для шуток в виде вывихнутой непредвиденным скольжением лапы или кашля, как злобный дух к своему же неудовольствию вселившегося в тебя и сейчас рвущегося наружу, на свободу, прорывая твою глотку.
Она её не ненавидела. Зима ей ничего не сделала. Она была слишком поверхностна, чтобы провести нужные параллели или ощутить столь глубокое и многогранное чувство. Она все эти долгие месяцы жила в постойном напряжении непривыкшего к быстрым и стремительным движениям ума, и это напряжение, вызванное постоянными проблемами, не вызывало у неё никакого удовлетворения. Она привыкала половину времени года каждодневно получать известия о каком-либо трагическом или неприятном событии в своём клане. Ах, как бы ей хотелось собственными зубами загрызть то, что всё это время причиняло беспокойство столь горячо любимой ею власти! Но как достать это нечто? Как дотянуться до него своими коротенькими лапами?
Лисица внезапно остановилась, выпустила воздух, проявившийся в виде волшебного, непонятно откуда взявшегося необычайно интересного белого облачка. В такие мгновения ощущаешь себя чуть ли не шаманом, способным на волшебство. Но она не могла заскакивать столь высоко, поэтому с радостью сбросила бы с себя бремя столь важной сверхспособности. Но что же поделаешь? Она не знала, как это сделать.
Даже от непродолжительно стояния на месте тело её стало пронизываться невидимыми иголками. Ей казалось, что её зажал в огромной пасти могучий и ужасный мороз, медленно сжимая свои челюсти всё сильнее и сильнее, чтобы острые зубы проникали как можно глубже, достигая беспокойно бьющегося сердца.
- Куда дальше? – внезапно произносит она спокойным голосом подчинённого, в котором слышится показушное уважение и немного намеренной грубоватости, которую она напускает для того, чтобы придать разговору ещё больше серьёзности от возможной важности предпринимаемого ими дела, обращаясь к сопровождающему её лису.

Отредактировано Хель (03.05.2016 17:51:16)

А ведь сейчас, получается, был как раз таки разгар этого ужасающего времени в году: самая настоящая середина зимы, её заснеженный пик, прорезающий копьём заволоченные тучами небеса и скрывающий за ними своё острое лезвие, готовое в любой момент пронзить какого-нибудь доверчивого недотёпу, не готового к её ежесекундным предательствам.
Как Хель относилась к сопровождающему её каниту? Он был её старше ненамного, положение занимал то же, что и она, поэтому особо она перед ним не изламывалась, стараясь бесстыдно обнажить  всё самое лучшее в своих качествах, что только может у благородного лиса. Несмотря на фантастически непонятное рвение к такому всему благому, она, как ни странно, незаметно для себя подпитывала в своём всё равно несформировавшемся характере всё низкое, мельчая день ото дня. Лицемерие, фальшь, желание показать себя с выгодной стороны. Даже не верится, что за такими нелепыми в своей простоте и, казалось бы, честности намерениями, как желание помочь своему клану(пусть и через помощь непосредственно его верхам) и просто показать и зарекомендовать себя как хорошего лиса, скрываются такие поистине страшные вещи.
Что-то мы свернули не в ту сторону. Как и наши герои, если быть откровенными. Услышав, что они идут по какому-то необычному пути, сердце Хели ёкнуло, подавая тщетные знаки тревоги. То, что любое действие, не проверенное многими поколениями лисьего сообщества, не принесёт никакой пользы, лисица понимала уже и так, подсознательно, звоня во все свои внутренние звоночки всё сильнее, но его откровенное заявление о том, что их затея может не увенчаться успехом, вообще совсем сбила её с толку. Какой тогда в этом смысл? Зачем рисковать ради чего-то неизведанного, если можно найти какой-нибудь другой путь? Только вот Хель, спасибо за полное игнорирование её разума со стороны феи фантазии, не знала вообще, что можно предложить взамен.
Но… вернёмся к её отношению к лису, собственно говоря, чтобы понять, как она поступит в следующее мгновение. Во-первых, она хотела стать его другом. В первую очередь потому, что он вписывался во все её утверждённые ещё в детстве критерии подходящего друга. Во-вторых, в нём была какая-то воля, более сильная и подчиняющая Хель, связанная за имением в нём той лисьей хитрости и смекалки, которой нашей героини, увы, очень недостаёт. А она была таким существом, что ей просто необходимо кому-то подчиняться, следовать за чьими-то мыслями и решениями. Она никогда не знает, что делать и как поступать, что было и сейчас, поэтому ей постоянно нужен кто-то направляющий и наставляющий. Она и тянулась к таким лисам, она их и благодарно уважала.  Уважала она его и сейчас, несмотря на колкие слова. Но Хель посчитала, что они заслужены, поэтому так же. Как и на все его предыдущие речи, отозвалась полным глубокого, ха-ха, смысла кивком. Когда же он проявил некоторое подобие заботы о её шкуре, то в её голове моментально щёлкнула ассоциация с единственным заботящимся о ней существом(кроме, конечно, власти) – с отцом, и она окончательно, как ни парадоксально, уверилась в том, что ей необходимо поддерживать с ним дружеские отношения ради поддержания своего статуса. Схема «С кем поведёшься, от того и наберёшься» прочно сидела в её голове.
-  А кого мы собираемся здесь найти? – медленно, как ей и приказали, ступая лапа в лапу по снегу за канитом, спросила Хель. Ветер безжалостно пытался сбить её с ног, ворошил её палевую шерсть хлопьями снега, неприятно и противно заползающими к коже, но она упорно продолжала преодолевать эти трудности, стоящие у неё на пути к самому заветному: принесению дичи, а, значит, и пользы клану.
Вообще, ситуация не располагала к разговорам, поэтому молчаливость Хели и её скупые ответы в виде немых жестикуляций головой в двух неизменных вертикальных направлениях были оправданы. Но ей хотелось убедить себя, что у них что-то получится, и она надеялась получить ясный и твёрдый ответ, подразумевающий знание, а, значит, и высокую вероятность действительной встречи в этих краях с предполагаемым зверем.
Как эта манера ей свойственна! Заставлять других говорить, оставляя их без ответа. Но, что поделать, карабкаемся по острым скалам дальше, ступая по жёстким каменистым выступам, гостеприимно присыпанными снегом, по которым так приятно скользить лапами, что даже выпущенные когти не ограждают от опасности провалиться в бесконечность.

Да и ей самой, собственно, стало интересно и неприятно удивительно от того, что она ничего не знала об этом месте. Вполне возможно, что сия информация не проникла в её всеулавливающие звуки потому, что была актуальна в то время, когда семья её была предана немому скрытому укору и открытому игнорированию, и жили они будто бы на отдельном острове в отдалении от манящего континента, рядом с которым, направляясь от большой земли, рассекали беспокойные воды богато обустроенные корабли, странники, неожиданно и позорно для себя случайно оказывавшиеся поблизости с неофициальными изгнанниками.
Но Хель ведь ни на кого не сердилась. И потому, что не могла, и потому, что скорее всё это чувство могло было бы направлено только на неё саму, ведь эти два факта никак не связывались в её голове. Не знает ведь она, а не кто-то иной. Да и если это был бы кто-то другой, то его можно извинить. Если знание не совсем уж необходимое, а его незнание не совсем непростительно, как, например, неуважение важности. Вообще, для неё все эмоции разделяется на «принятие» и «непринятие»: положительную реакцию и отрицательное, что-то она понимает и проникается к этому с уважением, что-то нет и, следовательно, старается этого избегать или, как вы уже догадались, не уважает. А, если честно, трудно всё это разъяснять. Обратим внимание дополнительно также на то, что Хель была даже немного рада тому, что позволила Эйлейву почувствовать себя умнее. Когда понимаешь своё доминирование над кем-то, то относишься к нему с благосклонным снисхождением, у тебя нет желания обидеть его или нанести ему вред. Это Хель знала. И ей хотелось заручиться его положительным расположением. Ради такого можно было пожертвовать своим статусом. Хотя Хель сама выбрала себе статус «ничего не знающей помощницы» и с честью и нескрываемой гордостью усердно следовала ему, у неё это даже получалось непроизвольно и автоматизировано.
Но оставим пустые разговоры. Ей приятно было укрыться от беспокойного завывающего ветра, сшибающего её с лап на протяжении всего их пути и, даже несмотря на то, что даже в их неубедительном укрытии его цепкие когти порой хватали её за различные конечности.
- Понятно, - произнесла Хель, ныряя в эту спасительную расщелину и с блаженством осознавая, что им дана небольшая передышка, хотя вскоре ей стало не по себе. Ухо привыкло к беспрерывному треску срывающихся с небес холодных комьев снега, бьющих тебе в бока, непонятно откуда берущемуся скрежету и, конечно, заунывному вою того самого ветра. И теперь, когда всё это звучало как-то приглушённо, будто бы в отдалении, хотя скрывала их от жестокого внешнего мира только тонкая стена, она удивилась всё нарастающему желанию снова услышать эту мелодию.
Внезапно произнесённое канитом  имя самой его обладательницы вывело Хель из задумчивости, которая была ей непривычна и начинала настораживать, за что она была благодарна Эйлейву. Если так подумать, то её вездесущая благодарность была так комична.
Выслушав его предложение, лисица важно кивнула и, не спеша, проследовала за ним, постепенно нагнав и идя уже вровень. Непривычно было не чувствовать липкого снега под своими лапами: даже холодная каменная поверхность была ей мила, раз не имела на своей спине гадкого белого надоедливого неприятеля.
Эйлейв, похоже, понял её оградить её от всякой инициативы и взять управление их вылазкой в свои лапы. Снова кивок головой, Хель оправдывает свою немногословность неподходящей для шумных разговоров ситуацией.
Постепенно глаза её привыкли к всепоглощающему полумраку, нежно обволакивающему всё пространство расщелины. На уши свои она не рассчитывала: ей самой было прекрасно известны собственные слабости, и на слух она надежды не возлагала.
Но глаза – глаза её редко подводили.

Сейчас!

Какое-то едва уловимое шевеление заставило её дёрнуть усами и застыть на месте, впившись взором в(непонятно каким образом) чуть подсвеченный сзади длинноногий силуэт, на мгновение появившийся в поле её зрения и тут же юркнувший за выступ камня.
- Туда, - шепнула лиса, указывая носом в нужном направлении, и в тот момент голос её показался ей таким сладким, будто пасть её уже была наполнена кровью свежепойманной дичи.

А они, исследователи ночных глубин, пробирались всё дальше и дальше в смеркающуюся над их головами темноту. Ей действительно казалось, будто бы они погружались в ночь. А ночи у неё всегда ассоциировались с чем-то тёплым и приятным. Наверное, это оттого, что именно в летний, вообще самый благосклонный и благотворный для, собственно, всего, период года, ей больше всего нравилось вылезти из своего логова и прошвырнуться по окрестностям в поисках чего-нибудь съестного для своего клана как только сумерки начинали медленно опускаться тёмной вуалью на всё живое и постепенно погружающееся в сладкую дремоту.  Вообще, каждому ведь принесёт больше удовольствия даже просто пробежаться по родным территориям, чувствуя мягкий, лёгкий ветерок в своей шерсти, наполненный густым и сладким ароматом пыльцы, ощущая щекотное покалывание заострённых травинок на своём брюхе, отбивая лапами радостный ритм по твёрдой и такой сухой земле, пригреваемой приветливым солнышком...
Не то, что сейчас, согласитесь.
Но не чувствуя, как ей в глаза бьёт своей ослепительной белизной вездесущий в это время снег, Хель почему-то вспомнилось это тепло и спокойствие, и как-то умиротворённо стало на душе. Она даже забыла про тревожное ощущение, преследовавшее её на протяжение последних нескольких минут, вызванное непривычным затишьем, оно ей сейчас даже нравилось… Несколько минут, несколько минут… А сколько они здесь, если по-честному?
Лисица не знала. Лисица как-то об этом забыла, вылетела эта необходимость держать в свободном пространстве своей головы уздечку, за которую она сдерживает рвущееся убежать далеко и надолго время, ускользнуть от неё и навсегда скрыться. Оно ведь такое – непокорное, вечно бегущее и спешащее.
А им ведь нужно возвращаться. Когда-то это всегда приходится делать. Особенно сейчас, когда клан ходит с пустыми желудками, требующими заслуженного поощрения. Они ведь именно за этим пришли, а если они задержатся, то, может быть, для кого-то их промедление будет стоить жизни, но и без добычи возвращаться было просто невозможно, непозволительно и преступно… Нет, её не одолевали такие мысли. Напрямую, явственно, я бы сказала. Она скорее просто смутно начинала ощущать снова непонятно откуда подкравшееся беспокойство. Может быть, где-то в глубине её подсознания именно те же фразы отбивали чечётку, и именно эти отголоски она ощущала уже сознанием. Сложно!
Её спутник снова подал голос. Находясь в напряжённом состоянии, она слегка дёрнулась от неожиданности, хотя ожидала ответа. Но, если будем говорить начистоту, напряжение это было приятным, тем, которое всегда сопровождает ожидание скорого появления уже приглянувшейся взору жертвы. В ней просыпались охотничьи инстинкты, тёплыми волнами будоражащие кровь и заставляющие очнуться от оцепенения все чувствительные органы ощущения мира вокруг.
- Да нет же! – внезапно резко даже для себя наполовину прошептала, наполовину прошипела лисица, нервно сглотнув против непроизвольно произнесённого недовольства. Она сама не знала, что на неё нашло, откуда взялись эти эмоции. Наверное, спящая гордость, может, вылезшая интересным боком жажда поскорее поймать эту добычу и покрасоваться мёртвой тушкой перед кланом, который так сладко накинется на неё, а Хель будет стоять такая довольная рядом, смотреть и улыбаться, чувствуя открывшуюся на мгновение свою исключительную в ту секунды важность, но она не будет гордиться, а воспримет это как должное, ведь так учила её мать, которая сама бесстыдно смоталась, кинув детей на произвол судьбы…
Внезапно послышался всплеск. Повернув голову и, удивляясь себе, улыбнувшись, Хель оскалила свои белые зубки, но затем опомнилась и прикрывала пасть, жадно впитывающую ароматы неважной ситуации, в которую попал её спутник, который в тот момент должен был, по её мнению, осознать, за что ему был ниспослан такой укор Духов Природы, и чувствовать себя пристыженным.
- Холодно, наверное? – внезапно задала вопрос Хель, чувствуя всю его бесполезность, но ощущая нахлынувшую на неё в тот момент игривость и подступивший к ней приятный задор, заставивший её выгнуться, чтобы хорошенько разглядеть своего приятеля, а заодно забыть обо всех своих следованиях чести и долгу, полностью отдавшись приземлённым, по её мнению, эмоциям, и, чуть не заливаясь хохотом, тихо поскрипывать хихикающими звуками, передающими её неожиданно открывшуюся искренность и какую-то детскую примитивность.